Валентин Григорьевич Распутин

Валентин
Григорьевич
Распутин
(1937-2015)

«Истинное добро со стороны того, кто творит его, имеет
меньшую память, чем со стороны того, кто его принимает».
В. Распутин

Произведения Валентина Распутина переведены на многие языки мира, несколько его повестей и рассказов экранизированы, поставлены на театральных сценах.
«Уроки французского» – это автобиографическое произведение. «Я написал этот рассказ, – вспоминает писатель, – в надежде, что преподанные мне в своё время уроки лягут на душу как маленького, так и взрослого читателя».
«Уроки французского» – это автобиографическое произведение. Однажды учительница случайно наткнулась на книгу своего ученика. Вот что пишет об этом Валентин Григорьевич: «…Удивительно, но Лидия Михайловна, оказывается, не помнит, что она похожим же, как в рассказе, образом отправляла мне посылку с макаронами. Я это прекрасно помню и ошибаться не могу: было. Меня сначала поразило: как же так – не помнит?! Как можно такое забыть?! Но, поразмыслив, я понял, что удивительного тут в сущности нет ничего: истинное добро со стороны того, кто творит его, имеет меньшую память, чем со стороны того, кто его
принимает.»

Уроки французского

Анастасии Прокопьевне Копыловой1

Странно: почему мы так же, как и перед родителями, всякий раз чувствуем свою вину перед учителями? И не за то вовсе, что было в школе, – нет, а за то, что сталось с нами после.

В пятый класс он пошёл в 1948 году. В деревне, где жил наш герой, была
только младшая школа, и чтобы учиться дальше, ему пришлось переехать
в райцентр за 50 километров от дома. Из трёх детей в семье он был самый
старший. Росли они без отца. В младшей школе он учился хорошо. В деревне его считали грамотеем, и все говорили его маме, что он должен учиться.
Мама решила, что хуже и голоднее, чем дома, всё равно не будет, и пристроила его в райцентре к своей знакомой.
Здесь он тоже учился хорошо. Исключением был французский язык. Он легко запоминал слова и обороты речи, а вот с произношением у него не ладилось.
Лучше всего ему было в школе, а вот дома наваливалась тоска по родной
деревне. Время от времени мама присылала ему хлеб и картошку, но эти продукты очень быстро куда-то исчезали. Частенько на ужин ему доставалась только кружка кипятку.
В компанию, которая играла на деньги в «чику», его привёл Федька. Верховодил там Вадик – рослый семиклассник. Игра была нехитрая.
Постепенно он освоил все приёмы игры и начал выигрывать. Изредка мать присылала ему 50 копеек на молоко – на них и играл. Он никогда не выигрывал больше рубля в день, на этот рубль он покупал стакан молока.
Однако остальной компании эта его умеренность в игре совсем не понравилась. Вадик начал жульничать, а когда он попытался его поймать на жульничестве, его сильно избили.

Утром я со страхом смотрел на себя в зеркало: нос вспух и раздулся, под левым глазом синяк, а ниже его, на щеке, изгибается жирная кровавая ссадина. Как идти в школу в таком виде, я не представлял, но как-то идти надо было, пропускать по какой бы то ни было причине уроки я не решался…

1 Копылова А.П. – мать драматурга А. Вампилова.

Прикрывая глаз рукой, я юркнул в класс, сел за свою парту и опустил голову. Первым уроком, как назло, был французский. Лидия Михайловна, по праву классного руководителя, интересовалась нами больше других учителей, и скрыть от неё что-либо было трудно. Она входила, здоровалась, но до того, как посадить класс, имела привычку внимательным образом осматривать почти каждого из нас.
– Ну вот, – сказала Лидия Михайловна, открывая журнал. Сегодня среди нас есть раненые.
Класс засмеялся, а Лидия Михайловна снова подняла на меня глаза.
– И что случилось? – спросила она.
– Упал, – брякнул я, почему-то не догадавшись заранее придумать хоть мало-мальски приличное объяснение.
– Ой, как неудачно. Вчера упал или сегодня?
– Сегодня. Нет, вчера вечером, когда темно было.
– Хи, упал! – выкрикнул Тишкин, захлебываясь от радости. – Это ему Вадик из седьмого класса поднёс. Они на деньги играли, а он стал спорить и заработал. Я же видел. А говорит, упал.

Больше всего я боялся, что Лидия Михайловна потащит меня к директору. После уроков, замирая от страха, я ждал Лидию Михайловну в коридоре. Она вышла из учительской и, кивнув, завела меня в класс.
– Это правда, что ты играешь на деньги? – сразу начала она.
… Запираться никакого смысла не было, Тишкин успел продать меня с потрохами. Я промямлил:
– Правда.
– Ну и как – выигрываешь или проигрываешь? – Я замялся, не зная, что лучше.
– Давай рассказывай, как есть. Проигрываешь, наверное?
– Вы… выигрываю.
– Хорошо, хоть так. Выигрываешь, значит. И что ты делаешь с деньгами?
… Лидия Михайловна спрашивала так, будто была в это время занята чем-то другим, более важным, но от вопросов её все равно было не уйти.
– Ну, так что ты делаешь с деньгами, которые выигрываешь? Покупаешь конфеты? Или книги? Или копишь на что-нибудь? Ведь у тебя их, наверное, теперь много?
– Нет, не много. Я только рубль выигрываю.
– И больше не играешь?
– Нет.
– А рубль? Почему рубль? Что ты с ним делаешь?
– Покупаю молоко.
– Молоко?
Она помолчала…
– И всё-таки на деньги играть не надо, – задумчиво сказала Лидия Михайловна. – Обошёлся бы ты как-нибудь без этого. Можно обойтись?
Не смея поверить в свое спасение, я легко пообещал:
– Можно.

…Оказалось, что и это ещё не самое страшное. Лидия Михайловна вдруг решила, что времени в школе у нас до второй смены остаётся в обрез, и сказала, чтобы я по вечерам приходил к ней на квартиру. Жила она рядом со школой, в учительских домах. На другой, большей половине дома Лидии Михайловны жил сам директор.

Я шёл туда как на пытку… Мне надо было говорить, чтобы я раздевался, проходил в комнату, садился – меня приходилось передвигать, словно вещь, и чуть ли не силой добывать из меня слова. Моим успехам во французском это никак не способствовало. Стыдно сейчас вспомнить, как я пугался и терялся, когда Лидия Михайловна, закончив наш урок, звала меня ужинать…
Я вскакивал и, бормоча, что сыт, что не хочу, пятился вдоль стенки к выходу.

Лидия Михайловна смотрела на меня с удивлением и обидой, но остановить меня никакими силами было невозможно. Я убегал. Так повторялось несколько раз, затем Лидия Михайловна, отчаявшись, перестала приглашать меня за стол. Я вздохнул свободней.

Однажды мне сказали, что внизу, в раздевалке, для меня лежит посылка, которую занёс в школу какой-то мужик. Дядя Ваня, конечно, наш шофёр, – какой ещё мужик! Наверное, дом у нас был закрыт, а ждать меня с уроков дядя Ваня не мог – вот и оставил в раздевалке. Я с трудом дотерпел до конца занятий и кинулся вниз. Тетя Вера, школьная уборщица, показала мне на стоящий в углу белый фанерный ящичек, в каких снаряжают посылки по почте.

Я удивился: почему в ящичке? – мать обычно отправляла еду в обыкновенном мешке. Может быть, это и не мне вовсе? Нет, на крышке были выведены мой класс и моя фамилия. Видно, надписал уже здесь дядя Ваня – чтобы не перепутали, для кого. Что это мать выдумала заколачивать продукты в ящик?! Глядите, какой интеллигентной стала!

Заглянув в посылку, я обомлел: сверху, прикрытые аккуратно большим белым листом бумаги, лежали макароны. Вот это да! Длинные жёлтые трубочки, уложенные одна к другой ровными рядами, вспыхнули на свету таким богатством, дороже которого для меня ничего не существовало. Теперь понятно, почему мать собрала ящик: чтобы макароны не поломались, не покрошились, прибыли ко мне в целости и сохранности.

И вдруг я поперхнулся. Макароны… Действительно, где мать взяла макароны? Сроду их у нас в деревне не бывало, ни за какие шиши их там купить нельзя. Это что же тогда получается? Торопливо, в отчаянии и надежде, я разгреб макароны и нашел на дне ящичка несколько больших кусков сахару и две плитки гематогена. Гематоген подтвердил: посылку отправляла не мать. Кто же в таком случае, кто? Я ещё раз взглянул на крышку: мой класс, моя фамилия – мне. Интересно, очень интересно.

Когда я бочком влез с посылкой в дверь, Лидия Михайловна приняла вид, что ничего не понимает. Она смотрела на ящик, который я поставил перед ней на пол, и удивленно спрашивала:
– Что это? Что такое ты принёс? Зачем?
– Это вы сделали, – сказал я дрожащим, срывающимся голосом.
– Почему ты решил, что это я?
– Потому что у нас там не бывает никаких макарон. И гематогену не бывает.

– Как! Совсем не бывает?! – Она изумилась так искренне, что выдала себя с головой.
– Совсем не бывает. Знать надо было.
Лидия Михайловна вдруг засмеялась и попыталась меня обнять, но я отстранился от неё.
– Действительно, надо было знать. Как же это я так?! – Она на минутку задумалась. – Но тут и догадаться трудно было – честное слово! Я же городской человек. Совсем, говоришь, не бывает? Что же у вас тогда бывает?
– Горох бывает. Редька бывает.
– Горох… редька… А у нас на Кубани яблоки бывают. Ох, сколько сейчас там яблок. Я нынче хотела поехать на Кубань, а приехала почему-то сюда. – Лидия Михайловна вздохнула и покосилась на меня. – Не злись. Я же хотела как лучше. Кто знал, что можно попасться на макаронах? Ничего, теперь буду умнее. А макароны эти ты возьми…
– Не возьму, – перебил я её.
– Ну, зачем ты так? Я знаю, что ты голодаешь. А я живу одна, денег у меня много. Я могу покупать что захочу, но ведь мне одной… Я и ем-то помаленьку, боюсь потолстеть.
– Я совсем не голодаю.
– Не спорь, пожалуйста, со мной, я знаю. Я говорила с твоей хозяйкой. Что плохого, если ты возьмёшь сейчас эти макароны и сваришь себе сегодня хороший обед. Почему я не могу тебе помочь единственный раз в жизни? Обещаю больше никаких посылок не подсовывать. Но эту, пожалуйста, возьми. Тебе надо обязательно есть досыта, чтобы учиться. Сколько у нас в школе сытых лоботрясов, которые ни в чём ничего не соображают и никогда, наверное, не будут соображать, а ты способный мальчишка, школу тебе бросать нельзя.

Её голос начинал на меня действовать усыпляюще; я боялся, что она меня уговорит, и, сердясь на себя за то, что понимаю правоту Лидии Михайловны, и за то, что собираюсь её всё-таки не понять, я, мотая головой и бормоча что-то, выскочил за дверь.

1. В какое время происходят события рассказа?
2. Почему мать мальчика всё же «решилась отпустить» сына-пятиклассника в райцентр? Какие испытания ожидали мальчика в посёлке?
3. Что заставило героя рассказа взяться в игру на деньги?
4. За что Вадик и Птаха избили мальчика?
5. Что произошло на следующий день на уроке французского?
6. Какой разговор состоялся после уроков между Лидией Михайловной и героем рассказа?
7. Как учительница старалась помочь голодающему мальчику?
8. Найдите в тексте диалог, состоявшийся между мальчиком и Лидией Михайловной после того, как мальчик получил посылку.
9. О чём говорит поступок героя, который несмотря на уговоры, всё же не взял посылку?

II

Уроки наши на этом не прекратились, я продолжал ходить к Лидии Михайловне. Но теперь она взялась за меня по-настоящему.
– Хорошо, – подбадривала меня Лидия Михайловна. – В этой четверти пятёрка ещё не получится, а в следующей – обязательно…
Однажды, недели через две после истории с посылкой, Лидия Михайловна, улыбаясь, спросила:
– Ну а на деньги ты больше не играешь? Или где-нибудь собираетесь в сторонке да поигрываете?
– Как же сейчас играть?! – удивился я, показывая взглядом за окно, где лежал снег.
– А что это была за игра? В чём она заключается?
– Зачем вам? – насторожился я.
– Интересно. Мы в детстве когда-то тоже играли. Вот и хочу знать, та это игра или нет. Расскажи, расскажи, не бойся.
Я рассказал…
– Нет, – Лидия Михайловна покачала головой. – Мы играли в «пристенок». Знаешь, что это такое?
– Нет.
– Вот смотри. – Она легко выскочила из-за стола, за которым сидела, отыскала в сумочке монетки и отодвинула от стены стул. Иди сюда, смотри. Я бью монетой о стену. – Лидия Михайловна легонько ударила, и монета, зазвенев, дугой отлетела на пол. Теперь, – Лидия Михайловна сунула мне вторую монету в руку, бьёшь ты. Но имей в виду: бить надо так, чтобы твоя монета оказалась как можно ближе к моей. Чтобы их можно было замерить, достать пальцами одной руки. По-другому игра называется: замеряшки. Достанешь, – значит, выиграл. Бей.
Я ударил – моя монета, попав на ребро, покатилась в угол.
– О-о, – махнула рукой Лидия Михайловна. – Далеко. Сейчас ты начинаешь. Учти: если моя монета заденет твою, хоть чуточку, краешком, – я выигрываю вдвойне. Понимаешь?
– Чего тут непонятного?
– Сыграем?
Я не поверил своим ушам:
– Как же я с вами буду играть?
– А что такое?
– Вы же учительница!
– Ну и что? Учительница – так другой человек, что ли? Иногда надоедает быть только учительницей, учить и учить без конца. Постоянно одергивать себя: то нельзя, это нельзя… А я в детстве была отчаянной девчонкой. Мне и теперь ещё часто хочется прыгать, скакать, куда-нибудь мчаться, что-нибудь делать не по программе, не по расписанию, а по желанию.
Человек стареет не тогда, когда он доживает до старости, а когда перестаёт быть ребёнком. Я бы с удовольствием каждый день прыгала, да за стенкой живёт Василий Андреевич. Он очень серьёзный человек. Ни в коем случае нельзя, чтобы он узнал, что мы играем в «замеряшки».
– Но мы не играем ни в какие «замеряшки». Вы только мне показали.
– Мы можем сыграть так просто, как говорят, понарошку. Но ты всё равно не выдавай меня Василию Андреевичу… – Ну что – попробуем? Не понравится – бросим.
– Давайте, – нерешительно согласился я.
– Начинай.

Мы взялись за монеты. Видно было, что Лидия Михайловна когда-то действительно играла, а я только-только примеривался к игре, я ещё не выяснил для себя, как бить монетой о стену ребром ли, или плашмя, на какой высоте и с какой силой когда лучше бросать… Я опомнился не сразу и не легко, а когда опомнился и стал понемножку присматриваться к игре, Лидия Михайловна взяла и остановила её.
– Нет, так неинтересно, – сказала она, выпрямляясь и убирая съехавшие на глаза волосы. – Играть – так по-настоящему, а то, что мы с тобой как трёхлетние малыши.
– Но тогда это будет игра на деньги, – несмело напомнил я.
– Конечно. А что мы с тобой в руках держим? Игру на деньги ничем другим подменить нельзя. Мы можем договориться о совсем маленькой ставке, а всё равно появится интерес.

Я молчал, не зная, что делать и как быть.
– Неужели боишься? – подзадорила меня Лидия Михайловна.
– Вот ещё! Ничего я не боюсь.
Мне пришлось принять одно условие: поскольку рука у Лидии Михайловны больше и пальцы длиннее, она станет замерять большим и средним пальцами, а я, как и положено, большим и мизинцем. Это было справедливо, и я согласился.

Играла она шумно, вела себя как обыкновенная девчонка, а не учительница, мне даже хотелось порой прикрикнуть. Но выигрывала тем не менее она, а я проигрывал. Я не успел опомниться, как на меня набежало восемьдесят копеек, с большим трудом мне удалось скостить этот долг до тридцати, но Лидия Михайловна издали попала своей монетой на мою, и счёт сразу подскочил до пятидесяти. Я начал волноваться. Мы договорились расплачиваться по окончании игры.

И тут я неожиданно заметил, что Лидия Михайловна и не старается вовсе у меня выигрывать. При замерах её пальцы горбились. Это меня обидело, и я поднялся.
– Нет, – заявил я, – так я не играю. Зачем вы мне подыгрываете? Это нечестно.
– Но я действительно не могу их достать, – стала отказываться она. – У меня пальцы какие-то деревянные.
– Можете.
– Хорошо, хорошо, я буду стараться.

Когда на следующий день я увидел, что Лидия Михайловна, чтобы коснутся монеты, исподтишка подталкивает её к пальцу, я обомлел. Взглядывая на меня и почему-то не замечая, что я прекрасно вижу её чистой воды мошенничество, она как ни в чём не бывало продолжала двигать монету.
– Что вы делаете? – возмутился я.
– Я? А что я делаю?
– Зачем вы её подвинули?
– Да нет же, она тут и лежала, – самым бессовестным образом, с какойто даже радостью отпёрлась Лидия Михайловна.

Вот это да! Учительница, называется! Я своими собственными глазами на расстоянии двадцати сантиметров видел, что она трогала монету, а она уверяет меня, что не трогала, да ещё и смеётся надо мной. Французский язык преподаёт, называется. Я тут же напрочь забыл, что всего вчера Лидия Михайловна пыталась подыграть мне, и следил только за тем, чтобы
она меня не обманула. Ну и ну! Лидия Михайловна, называется.

В этот день мы занимались французским минут пятнадцать-двадцать. У нас появился другой интерес. Лидия Михайловна заставляла меня прочесть отрывок, делала замечания, по замечаниям выслушивала ещё раз, и мы не мешкая переходили к игре. После двух небольших проигрышей я стал выигрывать. Я быстро приловчился к «замеряшкам», разобрался во всех секретах… И опять у меня появились деньги. Опять я бегал на базар и покупал молоко – теперь уже в мороженых кружках.

Конечно, принимая деньги от Лидии Михайловны, я чувствовал себя неловко, но всякий раз успокаивался тем, что это честный выигрыш. Знать бы нам, чем это всё кончится…
Стоя друг против друга на коленях, мы заспорили о счёте.
– Пойми ты, голова садовая, – наползая на меня и размахивая руками, доказывала Лидия Михайловна, – зачем мне тебя обманывать?
Мы кричали, перебивая друг друга, когда до нас донёсся удивлённый, если не сказать, поражённый, но твёрдый, звенящий голос:
– Лидия Михайловна!
Мы замерли. В дверях стоял Василий Андреевич.
– Лидия Михайловна, что с вами? Что здесь происходит?
Лидия Михайловна медленно, очень медленно поднялась с колен, раскрасневшаяся и взлохмаченная, и, пригладив волосы, сказала:
– Я, Василий Андреевич, надеялась, что вы постучите, прежде чем входить сюда.
– Я стучал. Мне никто не ответил. Что здесь происходит? объясните, пожалуйста. Я имею право знать как директор.

– Играем в «пристенок», – спокойно ответила Лидия Михайловна.
– Вы играете на деньги с этим?.. – Василий Андреевич ткнул в меня пальцем, и я со страху пополз за перегородку, чтобы укрыться в комнате. – Играете с учеником?! Я правильно вас понял?
– Правильно.
– Ну, знаете… – Директор задыхался, ему не хватало воздуха. – Я двадцать лет работаю в школе, видывал всякое, но такое…

Через три дня Лидия Михайловна уехала. Накануне она встретила меня после школы и проводила до дому.
– Поеду к себе на Кубань, – сказала она, прощаясь. – А ты учись спокойно, никто тебя за этот дурацкий случай не тронет. Тут виновата я. Учись, – она потрепала меня по голове и ушла.

И больше я её никогда не видел. Среди зимы, уже после январских каникул, мне пришла на школу по почте посылка. Когда я открыл её, достав опять топор из-под лестницы, аккуратными, плотными рядами в ней лежали трубочки макарон. А внизу в толстой ватной обёртке я нашел три красных яблока. Раньше я видел яблоки только на картинках, но догадался, что это они.

1973 год.

1. Почему Лидия Михайловна решилась играть в «замеряшки» со своим учеником?
2. Что заметил мальчик во время игры?
3. Что увидел директор, когда вошёл в комнату учительницы?
4. Чем заканчивается рассказ?
5. Как вы думаете, почему рассказ назван «Уроки французского»?
6. Как вы понимаете слова Валентина Распутина: «Истинное добро со стороны того, кто творит его, имеет меньшую память, чем со стороны того, кто его принимает».