Гранатовый браслет. Александр Иванович Куприн

(В сокращении)

I

L. van Beethoven. 2 Son. (ор. 2, N 2).
Largo Appassionato1

В середине августа, перед рождением молодого месяца, вдруг наступили отвратительные погоды, какие так свойственны северному побережью Чёрного моря…
Но к началу сентября погода вдруг резко и совсем нежданно переменилась. Сразу наступили тихие безоблачные дни, такие ясные, солнечные и тёплые, каких не было даже в июле Княгиня Вера Николаевна Шеина, жена предводителя дворянства, не могла покинуть дачи, потому что в их городском доме ещё не покончили с ремонтом…

Сегодня был день её именин – 17 сентября. По милым, отдалённым воспоминаниям детства она всегда любила этот день и всегда ожидала от него чего-то счастливо-чудесного. Муж, уезжая утром по спешным делам в город, положил ей на ночной столик футляр с прекрасными серьгами из грушевидных жемчужин, и этот подарок ещё больше веселил ее.
Она была одна во всем доме. Её холостой брат Николай, товарищ прокурора, живший обыкновенно вместе с ними, также уехал в город, в суд. К обеду муж обещал привезти немногих и только самых близких знакомых…
Близко на шоссе послышались знакомые звуки автомобильного трехтонного рожка.

1 L. van Beethoven. 2 Son. (ор. 2, N 2). Largo Appassionato – 2 соната Бетховена

Это подъезжала сестра княгини Веры – Анна Николаевна Фриессе, с утра обещавшая по телефону приехать помочь сестре принимать гостей и по хозяйству. Тонкий слух не обманул Веру. Она пошла навстречу… Сёстры радостно поцеловались. Они с самого раннего детства были привязаны друг к другу тёплой и заботливой дружбой. По внешности они до странного не были схожи между собою. Старшая, Вера, пошла в мать, красавицу англичанку, своей высокой гибкой фигурой, нежным, но холодным и гордым лицом… Младшая – Анна, – наоборот, унаследовала монгольскую кровь отца, татарского князя, дед которого крестился только в начале XIX столетия и древний род которого восходил до самого Тамерлана, или Ланг-Темира, как с гордостью называл её отец, по-татарски… Она была на полголовы ниже сестры, живая и легкомысленная, насмешница…

После пяти часов стали съезжаться гости. Князь Василий Львович привёз c собою вдовую сестру Людмилу Львовну,… знаменитую пианистку Женни Рейтер, подругу княгини Веры по Смольному институту. Позднее других приехал генерал Аносов. У него было большое, грубое, красное лицо. С тем добродушно величавым, чуть-чуть презрительным выражением в прищуренных глазах., какое свойственно мужественным и простым людям, видавшим часто и близко перед своими глазами опасность и смерть.

– Дедушка, миленький, дорогой! – говорила Вера тоном легкого упрека – Каждый день вас ждём, а вы хоть бы глаза показали…
Сели за покер и на этот раз. Вера, не принимавшая участия в игре, хотела выйти на террасу, где накрывали к чаю, но вдруг её с несколько таинственным видом вызвала из гостиной горничная.

– Что такое, Даша? – с неудовольствием спросила княгиня Вера, проходя в свой маленький кабинет, рядом со спальней.– Что у вас за глупый вид? И что такое вы вертите в руках?
Даша положила на стол небольшой квадратный предмет, завернутый аккуратно в белую бумагу и тщательно перевязанный розовой ленточкой.

– Я, ей-богу, не виновата, ваше сиятельство, – залепетала она, вспыхнув румянцем от обиды. – Он пришёл и сказал…
– Кто такой – он?
– Красная шапка, ваше сиятельство… посыльный…
– И что же?
– Пришёл на кухню и положил вот это на стол. «Передайте, говорит, вашей барыне. Но только, говорит, в собственные руки». Я спрашиваю: «Oт кого?» А он говорит: «Здесь всё обозначено». И с теми словами убежал…

Она разрезала ножницами ленту и бросила в корзину вместе с бумагой, на которой был написан её адрес. Под бумагой оказался небольшой ювелирный футляр красного плюша, видимо, только что из магазина. Вера подняла крышечку, подбитую бледно-голубым шелком, и увидела втиснутый в черный бархат овальный золотой браслет, а внутри его бережно сложенную красивым восьмиугольником записку. Она быстро развернула бумажку.

Почерк показался ей знакомым, но, как настоящая женщина, она сейчас же отложила записку в сторону, чтобы посмотреть на браслет. Он был золотой, низкопробный, очень толстый, но дутый и с наружной стороны весь сплошь покрытый небольшими старинными, плохо отшлифованными гранатами. Но зато посредине браслета возвышались, окружая какой-то странный маленький зелёный камешек, пять прекрасных гранатов кабошонов, каждый величиной с горошину.

Когда Вера случайным движением удачно повернула браслет перед огнём электрической лампочки, то в них, глубоко под их гладкой яйцевидной поверхностью, вдруг загорелись прелестные густо-красные живые огни. «Точно кровь!» – подумала с неожиданной тревогой Вера. Потом она вспомнила о письме и развернула его. Она прочитала следующие строки, написанные мелко, великолепно-каллиграфическим почерком:

«Ваше Сиятельство, Глубокоуважаемая Княгиня Вера Николаевна! Почтительно поздравляя Вас с светлым и радостным днем Вашего Ангела, я осмеливаюсь препроводить Вам моё скромное верноподданническое подношение». «Ах, это – тот!» – с неудовольствием подумала Вера. Но, однако, дочитала письмо…
«Я бы никогда не позволил себе преподнести Вам что-либо, выбранное мною лично: для этого у меня нет ни права, ни тонкого вкуса и – признаюсь – ни денег. Впрочем, полагаю, что и на всём свете не найдется сокровища, достойного украсить Вас. Но этот браслет принадлежал ещё моей прабабке, а последняя, по времени, его носила моя покойная матушка.

Посередине, между большими камнями, Вы увидите один зелёный. Это весьма редкий сорт граната – зелёный гранат. По старинному преданию, сохранившемуся в нашей семье, он имеет свойство сообщать дар предвидения носящим его женщинам и отгоняет от них тяжелые мысли, мужчин же охраняет от насильственной смерти. Все камни с точностью перенесены сюда со старого серебряного браслета, и Вы можете быть уверены, что до Вас никто ещё этого браслета не надевал.

Вы можете сейчас же выбросить эту смешную игрушку или подарить её кому-нибудь, но я буду счастлив и тем, что к ней прикасались Ваши руки. Умоляю Вас не гневаться на меня. Я краснею при воспоминании о моей дерзости семь лет тому назад, когда Вам, барышне, я осмеливался писать глупые и дикие письма и даже ожидать ответа на них. Теперь во мне осталось только благоговение, вечное преклонение и рабская преданность. Я умею теперь только желать ежеминутно Вам счастья и радоваться, если Вы счастливы.

Я мысленно кланяюсь до земли мебели, на которой Вы сидите, паркету, по которому Вы ходите, деревьям, которые Вы мимоходом трогаете, прислуге, с которой Вы говорите. У меня нет даже зависти ни к людям, ни к вещам. Ещё раз прошу прощения, что обеспокоил Вас длинным, ненужным письмом. Ваш до смерти и после смерти покорный слуга Г.С.Ж.».

«Показать Васе или не показать? И если показать – то когда? Сейчас или после гостей? Нет, уж лучше после – теперь не только этот несчастный будет смешон, но и я вместе с ним». Так раздумывала княгиня Вера и не могла отвести глаз от пяти алых кровавых огней, дрожавших внутри пяти гранатов…

Вопросы и задания

1. Где происходят события? Почему все собрались у князя Шеина?
2. Найдите в тексте и прочитайте описание внешности и характера сестёр. Сопоставьте их.
3. О чём подумала Вера, получив подарок и прочитав письмо?
4. Найдите в тексте и прочитайте описание гранатового браслета.
5. Прочитайте письмо господина Г.С.Ж. Выскажите своё мнение.

II

Спешников, вице-губернатор и полковник Понамарёв давно уже уехали… Княгиня Вера с неприятным чувством поднялась на террасу и вошла в дом. Она ещё издали услышала громкий голос брата Николая… Василий Львович сидел у стола…

– Я давно настаивал, чтобы прекратить эти дурацкие письма. Ещё Вера за тебя замуж не выходила, когда я уверял, что ты и Вера тешитесь ими, как ребятишки, видя в них только смешное… Вот, кстати, и сама Вера… Мы, Верочка, говорим сейчас с Василием Львовичем об этом твоём сумасшедшем, о твоём Пе Пе Же. Я нахожу эту переписку дерзкой и пошлой.

– Переписки вовсе не было, – холодно остановил его Шеин. – Писал лишь он один…
Вера покраснела при этих словах и села на диван…
– Я извиняюсь за выражение, – сказал Николай Николаевич и бросил на землю, точно оторвав от груди, невидимый тяжелый предмет.
– А я не понимаю, почему ты называешь его моим, – вставила Вера, обрадованная поддержкой мужа. – Он так же мой, как и твой…
– Хорошо, еще раз извиняюсь… Поверьте, если я здесь о чём хлопочу и о чём волнуюсь, – так это только о добром имени Веры и твоём, Василий Львович.
– Ну, это ты, кажется, уж слишком хватил, Коля, – возразил Шеин.– Может быть, может быть… Но вы легко рискуете попасть в смешное положение.

– Не вижу, каким способом, – сказал князь.– Вообрази себе, что этот идиотский браслет… – Николай приподнял красный футляр со стола и тотчас же брезгливо бросил его на место, – что эта чудовищная поповская штучка останется у нас, или мы её выбросим, или подарим Даше. Тогда, во-первых, Пе Пе Же может хвастаться своим знакомыми ли товарищам, что княгиня Вера Николаевна Шеина принимает его подарки, а во-вторых, первый же случай поощрит его к дальнейшим подвигам. Завтра он присылает кольцо с брильянтами, послезавтра жемчужное колье, а там – глядишь – сядет на скамью подсудимых за растрату или подлог, а князья Шеины будут вызваны в качестве свидетелей… Милое положение!

– Нет, нет, браслет надо непременно отослать обратно! – воскликнул Василий Львович.– Я тоже так думаю, – согласилась Вера, – и как можно скорее. Но как это сделать? Ведь мы не знаем ни имени, ни фамилии, ни адреса.
– О, это-то совсем пустое дело! – возразил пренебрежительно Николай Николаевич. – Нам известны инициалы этого Пе Пе Же… Как его. Вера?
– Ге Эс Же.
– Вот и прекрасно. Кроме того, нам известно, что он где-то служит. Этого совершенно достаточно… Завтра, Василий Львович, ты подожди меня в своей канцелярии, я сообщу тебе по телефону…

На лестничной площадке было так темно, что не разглядеть номера квартиры. На его звонок отворила дверь полная, седая, сероглазая женщина в очках….
– Господин Желтков дома? – спросил Николай Николаевич.
Женщина тревожно забегала глазами…
– Дома, прошу, – сказала она, открывая дверь. – Первая дверь налево. Булат-Тугановский постучал три раза коротко и решительно. Какой-то шорох послышался внутри. Он ещё раз постучал.
– Войдите, – отозвался слабый голос.

Комната была очень низка, но очень широка и длинна, почти квадратной формы. Два круглых окна, совсем похожих на пароходные иллюминаторы1,елееле её освещали. Да и вся она была похожа на кают-компанию грузового парохода. Вдоль одной стены стояла узенькая кровать, вдоль другой очень большой и широкий диван… посередине – стол… накрытый цветной… скатертью. Лица хозяина сначала не было видно: он стоял спиною к свету и в замешательстве потирал руки. Он был высок ростом, худощав, с длинными пушистыми, мягкими волосами.

1 Пароходные иллюминаторы – окна на судне

– Если не ошибаюсь, господин Желтков? – спросил высокомерно Николай Николаевич.
– Желтков.
– Очень приятно. Позвольте представиться.
Он сделал по направлению к Тугановскому два шага с протянутой рукой. Но в тот же момент, точно не замечая его приветствия, Николай Николаевич обернулся всем телом к Шеину.
– Я тебе говорил, что мы не ошиблись.
Худые, нервные пальцы Желткова забегали по борту коричневого короткого пиджачка, застегивая и расстегивая пуговицы. Наконец он с трудом произнес, указывая на диван и неловко кланяясь:
– Прошу покорно. Садитесь.

Теперь он стал весь виден: очень бледный, с нежным девичьим лицом, с голубыми глазами и упрямым детским подбородком с ямочкой посредине; лет ему, должно быть, было около тридцати, тридцати пяти.

– Благодарю вас, – сказал просто князь Шеин, разглядывавший его очень внимательно.– Merci, – коротко ответил Николай Николаевич. И оба остались стоять.
– Мы к вам всего только на несколько минут. Это – князь Василий Львович Шеин, губернский предводитель дворянства. Моя фамилия – Мирза-Булат Тугановский. Я – товарищ прокурора. Дело, о котором мы будем иметь честь говорить с вами, одинаково касается и князя, и меня, или, вернее, супруги князя, а моей сестры.

Желтков, совершенно растерявшись, опустился вдруг на диван…
– Я к вашим услугам, ваше сиятельство, – произнес он глухо, глядя на Василия Львовича умоляющими глазами.
Но Шеин промолчал. Заговорил Николай Николаевич.
– Во-первых, позвольте возвратить вам вашу вещь, – сказал он и, достав из кармана красный футляр, аккуратно положил его на стол. – Она, конечно, делает честь вашему вкусу, но мы очень просили бы вас, чтобы такие сюрпризы больше не повторялись.
– Простите… Я сам знаю, что очень виноват, – прошептал Желтков, глядя вниз, на пол, и краснея. – Может быть, позволите стаканчик чаю?

– Видите ли, господин Желтков, – продолжал Николай Николаевич, как будто не расслышав последних слов Желткова. – Я очень рад, что нашёл в вас порядочного человека, джентльмена, способного понимать с полуслова. И я думаю, что мы договоримся сразу. Ведь, если я не ошибаюсь, вы преследуете княгиню Веру Николаевну уже около семи-восьми лет?
– Да, – ответил Желтков тихо и опустил ресницы благоговейно.
– И мы до сих пор не принимали против вас никаких мер… Но последним вашим поступком, именно присылкой этого вот самого гранатового браслета, вы переступили те границы, где кончается наше терпение. Понимаете? – кончается. Я от вас не скрою, что первой нашей мыслью было – обратиться к помощи власти, но мы не сделали этого, и я очень рад, что не сделали, потому что – повторяю – я сразу угадал в вас благородного человека.

– Простите. Как вы сказали? – спросил вдруг Желтков и рассмеялся. – Вы хотели обратиться к власти?.. Именно так вы сказали? – Как вам угодно. Говорите. Я слушаю. Но у меня есть несколько слов для князя Василия Львовича.
И, не обращая больше внимания на Тугановского, он сказал:
– Сейчас настала самая тяжелая минута в моей жизни. И я должен, князь, говорить с вами вне всяких условностей… Вы меня выслушаете?
– Слушаю, – сказал Шеин. – Ах, Коля, да помолчи ты, – сказал он нетерпеливо, заметив гневный жест Тугановского. – Говорите…

– Трудно выговорить такую… фразу… что я люблю вашу жену. Но семь лет безнадёжной и вежливой любви дают мне право на это. Я соглашаюсь, что вначале, когда Вера Николаевна была ещё барышней, я писал ей глупые письма и даже ждал на них ответа. Я соглашаюсь с тем, что мой последний поступок, именно посылка браслета, была ещё большей глупостью. Но… вот я вам прямо гляжу в глаза и чувствую, что вы меня поймете.

Я знаю, что не в силах разлюбить её никогда… Скажите, князь… предположим, что вам это неприятно…скажите, – что бы вы сделали для того, чтоб оборвать это чувство? Выслать меня в другой город, как сказал Николай Николаевич? Все равно и там так же я буду любить Веру Николаевну, как здесь. Заключить меня в тюрьму? Но и там я найду способ дать ей знать о моем существовании. Остается только одно – смерть… Вы хотите, я приму её в какой угодно форме…

Он обратился к князю Василию Львовичу и спросил:
– Вы позволите мне отлучиться на десять минут? Я от вас не скрою, что пойду говорить по телефону с княгиней Верой Николаевной. Уверяю вас, что всё, что возможно будет вам передать, я передам.
– Идите, – сказал Шеин.
Когда Василий Львович и Тугановский остались вдвоем, то Николай Николаевич сразу набросился на своего шурина.
– Так нельзя, – кричал он…
– Подожди, – сказал князь Василий Львович, – сейчас всё это объяснится.

– Я готов, – сказал он, – и завтра вы обо мне ничего не услышите. Я как будто бы умер для вас. Но одно условие – это я вам говорю, князь Василий Львович, – видите ли, я растратил казённые деньги, и мне как-никак приходится из этого города бежать. Вы позволите мне написать ещё последнее письмо княгине Вере Николаевне?
– Хорошо, пишите, – сказал Шеин.
– Вот и всё, – произнес, надменно улыбаясь, Желтков… – Княгиня Вера Николаевна совсем не хотела со мной говорить. Когда я её спросил, можно ли мне остаться в городе, чтобы хотя изредка её видеть, конечно не показываясь ей на глаза, она ответила: «Ах, если бы вы знали, как мне надоела вся эта история. Пожалуйста, прекратите её как можно скорее». И вот я прекращаю всю эту историю. Кажется, я сделал всё, что мог?

Вечером, приехав на дачу, Василий Львович передал жене очень точно все подробности свидания с Желтковым. Он как будто бы чувствовал себя обязанным сделать это.

Вопросы и задания

1. Что произошло после отъезда гостей?
2. На чём настаивал Николай Николаевич?
3. Что решили сделать Николай Николаевич и Василий Львович?
4. Найдите в тексте и прочитайте описание комнаты Желткова.
5. Как вёл себя Желтков во время разговора с братом и мужем Веры?
6. Что понял Шеин, муж Веры, когда говорил с Желтковым?
7. О чём договорились Желтков и Василий Львович?
8. Найдите в тексте и прочитайте описание внешности Желткова.

III

Княгиня Вера Николаевна никогда не читала газет, потому что, во-первых, они ей пачкали руки, а во-вторых, она никогда не могла разобраться в том языке, которым нынче пишут.
Но судьба заставила её развернуть как раз тот лист и натолкнуться на тот столбец, где было напечатано: «Загадочная смерть. Вчера вечером, около семи часов, покончил жизнь само убийством чиновник контрольной палаты Г.С. Желтков. Судя по данным следствия, смерть покойного произошла по причине растраты казённых денег…

Так, по крайней мере, самоубийца упоминает в своём письме. Вера думала про себя: «Почему я это предчувствовала? Именно этот трагический исход? И что это было: любовь или сумасшествие?» Целый день она ходила по цветнику и по фруктовому саду. Беспокойство, которое росло в ней с минуты на минуту, как будто не давало ей сидеть на месте. И все её мысли были прикованы к тому неведомому человеку, которого она никогда не видела и вряд ли когда-нибудь увидит, к этому смешному Пе Пе Же…

В шесть часов пришел почтальон. На этот раз Вера Николаевна узнала почерк Желткова и с нежностью, которой она в себе не ожидала, развернула письмо: Желтков писал так:

«Я не виноват, Вера Николаевна, что богу было угодно послать мне, как громадное счастье, любовь к Вам. Случилось так, что меня не интересует в жизни ничто: ни политика, ни наука, ни философия, ни забота о будущем счастье людей – для меня вся жизнь заключается только в Вас. Я теперь чувствую, что каким-то неудобным клином врезался в Вашу жизнь. Если можете, простите меня за это.

Сегодня я уезжаю и никогда не вернусь, и ничто Вам обо мне не напомнит. Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете. Я проверял себя – это не болезнь, не маниакальная идея – это любовь, которой богу было угодно за что-то меня вознаградить. Пусть я был смешон в Ваших глазах и в глазах Вашего брата, Николая Николаевича. Уходя, я в восторге говорю: «Да святится имя Твое»…

Кончено. Я всё отрезал, но все-таки думаю и даже уверен, что Вы обо мне вспомните. Если Вы обо мне вспомните, то… я знаю, что Вы очень музыкальны, я Вас видел чаще всего на бетховенских квартетах, – так вот, если Вы обо мне вспомните, то сыграйте или прикажите сыграть сонату D-dur, N 2, op. 2. Я не знаю, как мне кончить письмо. От глубины души благодарю Вас за то, что Вы были моей единственной радостью в жизни, единственным утешением, единой мыслью. Дай бог Вам счастья, и пусть ничто временное и житейское не тревожит Вашу прекрасную душу.

Целую Ваши руки. Г.С.Ж.».

Она пришла к мужу с покрасневшими от слез глазами и вздутыми губами и, показав письмо, сказала:– Я ничего от тебя не хочу скрывать…
Князь Шеин внимательно прочел письмо, аккуратно сложил его и, долго помолчав, сказал:

– Я не сомневаюсь в искренности этого человека…
– Он умер? – спросила Вера.
– Да, умер, я скажу, что он любил тебя, а вовсе не был сумасшедшим…
– Вот что, Васенька, – перебила его Вера Николаевна, – тебе не будет больно, если я поеду в город и погляжу на него?
– Нет, нет. Вера, пожалуйста, прошу тебя. Я сам поехал бы, но только Николай испортил мне все дело. Я боюсь, что буду чувствовать себя принуждённым.
Вера Николаевна оставила свой экипаж за две улицы до Лютеранской. Она без большого труда нашла квартиру Желткова. Навстречу ей вышла сероглазая старая женщина, очень полная, в серебряных очках, и так же, как вчера, спросила:
– Кого вам угодно?
– Господина Желткова, – сказала княгиня.

Должно быть, её костюм – шляпа, перчатки – и несколько властный тон произвели на хозяйку квартиры большое впечатление. Она разговорилась.
– Пожалуйста, пожалуйста, вот первая дверь налево, а там сейчас… Он так скоро ушел от нас… Пани, я вижу, что вы не как все другие, не из любопытства только. Покойный пан Желтков перед смертью сказал мне: «Если случится, что я умру и придет поглядеть на меня какая-нибудь дама, то скажите ей, что у Бетховена самое лучшее произведение…» – он даже нарочно записал мне это. Вот поглядите…
– Покажите, – сказала Вера Николаевна и вдруг заплакала. – Извините меня, это впечатление смерти так тяжело, что я не могу удержаться.

И она прочла слова, написанные знакомым почерком: «L. van Beethoven. Son.N 2, op. 2.Largo Appassionato». Вера Николаевна вернулась домой поздно вечером и была рада, что не застала дома ни мужа, ни брата. Зато её дожидалась пианистка Женни Рейтер, и, взволнованная тем, что она видела и слышала, Вера кинулась к ней…

– Женни, милая, прошу тебя, сыграй для меня что-нибудь, – и сейчас же вышла из комнаты в цветник и села на скамейку… И в уме её слагались слова. Они так совпадали в её мысли с музыкой, что это были как будто бы куплеты, которые кончались словами: «Да святится имя Твоё».
И в это время удивительная музыка, будто бы подчиняясь её горю, продолжала:
«Успокойся, дорогая, успокойся, успокойся. Ты обо мне помнишь? … Вот я чувствую твои слезы. Успокойся…».
Женни Рейтер вышла из комнаты, уже кончив играть, и увидала княгиню Веру, сидящую на скамейке всю в слезах.
– Что с тобой? – спросила пианистка.
Вера, с глазами, блестящими от слез, сказала:
– Нет, нет, – он меня простил теперь. Всё хорошо.

1910 год

Вопросы и задания

1. О чём писали в газетах?
2. Найдите в тексте и прочитайте прощальное письмо Желткова к княгине Вере Николаевне.
3. О чём думала Вера Николаевна, слушая 2 сонату Бетховена?